|
14 октября 2020 года. Письмо въ редакцію. Нынѣшняя обстановка заставляетъ меня обратиться въ редакцію съ письмомъ, въ которомъ — и не въ первый уже разъ — я отзываюсь на вопросъ о томъ, каково же все-таки положеніе, каковы роль и значеніе интеллигенціи въ нашемъ обществѣ? Это — не статья, это именно письмо, въ которомъ авторъ говоритъ пусть и безъ строгаго порядка, но такъ, какъ онъ представляетъ себѣ дѣло сегодня, какъ обязываетъ говорить его собственный житейскій опытъ. Итакъ — что такое интеллигенція? Какъ я ее вижу и понимаю? Понятіе это чисто русское и содержаніе его преимущественно ассоціативно-эмоціональное. Къ тому же по особенностямъ русскаго историческаго прошлаго мы, русскіе люди, часто предпочитаемъ эмоціональные концепты логическимъ опредѣленіямъ. Я пережилъ много историческихъ событій, насмотрѣлся черезчуръ много удивительнаго и поэтому могу говорить о русской интеллигенціи, не давая ей точнаго опредѣленія, а лишь размышляя о тѣхъ ея лучшихъ представителяхъ, которые, съ моей точки зрѣнія, могутъ быть отнесены къ разряду интеллигентовъ. Въ иностранныхъ языкахъ и въ словаряхъ слово «интеллигенція» переводится, какъ правило, не само по себѣ, а вкупѣ съ прилагательнымъ «русская». Безусловно правъ А. И. Солженицынъ: интеллигентъ — это не только образованный человѣкъ, тѣмъ болѣе не тотъ, которому онъ далъ такое обозначеніе какъ «образованецъ» (что-то вроде какъ «самозванецъ» или «оборванецъ»), это, можетъ быть, и нѣсколько рѣзко, но Александръ Исаевичъ понимаетъ подъ этимъ обозначеніемъ слой людей образованныхъ, однако продажныхъ, просто слабыхъ духомъ. Интеллигентъ же — это представитель профессіи, связанной съ умственнымъ трудомъ (инженеръ, врачъ, ученый, художникъ, писатель), и человѣкъ, обладающій умственной порядочностью. Меня лично смущаетъ распространенное выраженіе «творческая интеллигенція»,— точно какая-то часть интеллигенціи вообще можетъ быть «нетворческой». Всѣ интеллигенты въ той или иной мѣрѣ «творятъ», а съ другой стороны, человѣкъ пишущій, преподающій, творящій произведенія искусства, но дѣлающій это по заказу, по заданію въ духѣ требованій партіи, государства или какого-либо заказчика съ «идеологическимъ уклономъ», съ моей точки зрѣнія, никакъ не интеллигентъ, а наемникъ. Къ интеллигенціи, по моему жизненному опыту, принадлежатъ только люди свободные въ своихъ убѣжденіяхъ, не зависящіе отъ принужденій экономическихъ, партійныхъ, государственныхъ, не подчиняющіеся идеологическимъ обязательствамъ. Основной принципъ интеллигентности — интеллектуальная свобода,— свобода какъ нравственная категорія. Не свободенъ интеллигентный человѣкъ только отъ своей совѣсти и отъ своей мысли. Я убѣжденъ, впрочемъ, что можно быть и несвободнымъ отъ разъ и навсегда принятыхъ принциповъ. Это касается людей «съ лобной психикой», отстаивающихъ свои старыя, когда-то ими высказанныя или даже проведенныя въ жизнь мысли, которыя сами для себя сковываютъ свободу. Достоевскій называлъ такія убѣжденія «мундирами», а людей съ «убѣжденіями по должности» — людьми въ мундирахъ. Человѣкъ долженъ имѣть право менять свои убѣжденія по серьезнымъ причинамъ нравственнаго порядка. Если онъ мѣняетъ убѣжденія по соображеніямъ выгодности,— это высшая безнравственность. Если интеллигентный человѣкъ по размышленіи приходитъ къ другимъ мыслямъ, чувствуя свою неправоту, особенно въ вопросахъ, связанныхъ съ моралью,— это его не можетъ уронить. Совѣсть не только ангелъ-хранитель человѣческой чести,— это рулевой его свободы, она заботится о томъ, чтобы свобода не превращалась въ произволъ, но указывала человѣку его настоящую дорогу въ запутанныхъ обстоятельствахъ жизни, особенно современной. Вопросъ о нравственныхъ основахъ интеллигентности настолько важенъ, что я хочу остановиться на немъ еще. Прежде всего я хотѣлъ бы сказать, что ученые не всегда бываютъ интеллигентны (въ высшемъ смыслѣ, конечно). Неинтеллигентны они тогда, когда, слишкомъ замыкаясь въ своей спеціальности, забываютъ о томъ, кто и какъ можетъ воспользоваться плодами ихъ труда. И тогда, подчиняя все интересамъ своей спеціальности, они жертвуютъ интересами людей или культурными цѣнностями. Самый несложный случай — это когда люди работаютъ на войну или производятъ опыты, связанные съ опасностью для человѣка и страданіями животныхъ. Въ цѣломъ, забота о спеціальности и ея углубленіи — совсѣмъ неплохое правило жизни. Тѣмъ болѣе что въ Россіи слишкомъ много непрофессіоналовъ берется не за свое дѣло. Это касается не только науки, но также искусства и политики, въ которой также долженъ быть свой профессіонализмъ. Я очень цѣню профессіоналовъ и профессіонализмъ, но это не всегда совпадаетъ съ тѣмъ, что я называю интеллигентами и интеллигентностью. Я бы сказалъ еще и такъ: интеллигентность въ Россіи — это прежде всего независимость мысли при европейскомъ образованіи. (Почему европейскомъ — скажу ниже.) А независимость эта должна быть отъ всего того, что ее ограничиваетъ,— будь то, повторяю, партійность, деспотически властвующая надъ поведеніемъ человѣка и его совѣстью, экономическія и карьерныя соображенія и даже интересы спеціальности, если они выходятъ за предѣлы допустимаго совѣстью. Вспоминаю кружокъ русской интеллигенціи, собиравшійся въ Петроградѣ въ 20-е годы вокругъ замѣчательнаго русскаго философа Александра Александровича Мейера,— кружокъ «вторничанъ», потомъ получившій названіе «Воскресеніе» (мейеровцы перемѣнили день своихъ собраній со вторника на воскресенье). Главнымъ для «вторничанъ» была интеллектуальная свобода — свобода отъ требованій властей, времени, выгоды матеріальной, отъ стороннихъ взглядовъ (что скажетъ княгиня Марья Алексѣвна). Интеллектуальная свобода опредѣляла собой міровоззренческое поведеніе такихъ людей, какъ самъ А. А. Мейеръ и окружавшіе его: К. А. Половцевъ, С. А. Аскольдовъ-Алексѣевъ, Г. Ѳедотовъ, Н. П. Анциферовъ, М. В. Юдина, Н. И. Конрадъ, К. С. Петровъ-Водкинъ, Л. А. Орбели, Н. В. Пигулевская и многіе другіе. Русская интеллигенція въ цѣломъ выдержала испытаніе нашимъ Смутнымъ временемъ, и мой долгъ человѣка — свидѣтеля вѣка — возстановить справедливое къ ней отношеніе. Мы слишкомъ часто употребляемъ выраженіе «гнилая интеллигенція», представляемъ ее себѣ слабой и нестойкой потому, что привыкли вѣрить слѣдовательскому освѣщенію дѣлъ, прессѣ и марксистской идеологіи, считавшей только рабочихъ «классомъ-гегемономъ». Но въ слѣдственныхъ дѣлахъ оставались лишь те документы, которые играли на руку слѣдовательской версіи, выбитой изъ подслѣдственныхъ иногда пытками, и не только физическими. Самое страшное было положеніе семейныхъ. Ничемъ не ограниченный произволъ слѣдователей угрожалъ пытками членамъ семьи, и мы не вправѣ строго судить тѣхъ, кто, не вникая даже въ суть подписываемаго, подтверждалъ версіи слѣдователей (такъ было, напримѣръ, въ знаменитомъ «Академическомъ дѣлѣ» 1929— 1930 годовъ). Какими высокими и мужественными интеллигентами были интеллигенты изъ потомственныхъ дворянъ! Я часто вспоминаю Георгія Михайловича Осоргина, разстрѣляннаго 28 октября 1929 года на Соловкахъ. Онъ уже находился въ камерѣ смертниковъ, когда къ нему неожиданно для соловецкихъ властей пріѣхала жена (урожденная Голицына). Неожиданность произошла отъ полнаго безпорядка въ тогдашнихъ лагеряхъ: власти на материкѣ не знали, что по своему произволу предпринимали начальники на островѣ. Такъ или иначе, но подъ честное слово дворянина Осоргина выпустили изъ камеры смертниковъ на свиданіе съ женой, обязавъ не говорить ей, что его ожидаетъ. И онъ выполнилъ свое обѣщаніе, данное палачамъ. Черезъ годъ послѣ краткаго свиданія Голицына уѣхала въ Парижъ, не зная, что на слѣдующій же день Георгій Михайловичъ былъ звѣрски разстрѣлянъ. Или одноногій профессоръ баллистики Покровскій, который сопротивлялся въ Святыхъ воротахъ (увы, снесенныхъ сейчасъ реставраторами) и билъ своей деревянной ногой конвоировъ только для того, чтобы не быть «послушнымъ стадомъ». Или Г. Г. Тайбалинъ. Рискуя жизнью, онъ пріютилъ въ своемъ медпунктѣ старика мусульманина, «лучшаго пѣвца Старой Бухары», совершенно беззащитнаго, ни слова не знавшаго по-русски и уже по одному этому обреченнаго на гибель. Мужество русской интеллигенціи, десятки лѣтъ сохранявшей свои убѣжденія въ условіяхъ жесточайшаго произвола идеологизированной совѣтской власти и погибавшей въ полной безвѣстности, меня поражало и поражаетъ до сихъ поръ. Преклоняюсь передъ русской интеллигенціей старшаго, уже ушедшаго поколѣнія. Она выдержала испытанія краснаго террора, начавшагося не въ 1936 или 1937 году, а сразу же послѣ пришествія къ власти большевиковъ. Чѣмъ сильнѣе было сопротивленіе интеллигенціи, тѣмъ ожесточеннѣе дѣйствовали противъ нея. О сопротивленіи интеллигенціи мы можемъ судить по тому, какія жестокія мѣры были противъ нея направлены, какъ разгонялся Петроградскій университетъ, какая чистка происходила въ студенчествѣ, сколько ученыхъ было устранено отъ преподаванія, какъ реформировались программы въ школахъ и высшихъ учебныхъ заведеніяхъ, какъ насаждалась политграмота и какимъ испытаніямъ подвергались желающіе поступить въ высшія школы. Дѣтей интеллигенціи вообще не принимали въ вузы, а для рабочихъ были созданы рабфаки. И тѣмъ не менѣе въ университетскихъ городахъ возникали кружки самообразованія и для тѣхъ, кто учился въ университетѣ; петербургскіе профессора А. И. Введенскій и С. И. Поварнинъ читали лекціи на дому, вели занятія по логикѣ, а А. Ѳ. Лосевъ издавалъ свои философскія работы за собственный счетъ. Русская интеллигенція вступила въ эпоху Краснаго Октября закаленная въ своемъ сопротивленіи царскому правительству. Не одинъ только А. А. Мейеръ собиралъ вокругъ себя интеллигенцію, используя свой опытъ объединенія, полученный еще въ ссылкахъ и тюрьмахъ при царскомъ правительствѣ. Два парохода понадобились осенью 1922 года («Пруссія» и «Бургомистръ Хагенъ»), чтобы вывезти изъ Россіи только ту часть интеллигенціи, противъ которой не могли быть примѣнены обычныя мѣры въ виду ея общеевропейской извѣстности. Можно было бы привести примѣръ сотенъ и тысячъ ученыхъ, художниковъ, музыкантовъ, которые сохраняли свою духовную самостоятельность или даже активно сопротивлялись идеологическому террору — въ исторической наукѣ, литературовѣдѣніи, въ біологіи, философіи, лингвистикѣ и т. д. За спинами главарей различнаго рода разоблачительныхъ кампаній стояли толпы полузнаекъ, полуинтеллигентовъ, которые осуществляли терроръ, прихватывали себѣ ученые степени и академическія званія на этомъ выгодномъ для нихъ дѣлѣ. Смѣю утверждать, что они не были интеллигентами въ старинномъ смыслѣ этого слова. Нѣтъ ничего опаснѣе полузнайства. Полузнайки увѣрены, что они знаютъ все или по крайней мѣрѣ самое важное, и дѣйствуютъ нагло и безкомпромиссно. Сколько людей были выброшены этими полузнайками на улицу! Остальнымъ приходилось подкармливать не только А. А. Ахматову, но и Б. М. Эйхенбаума, Д. Е. Максимова, В. Л. Комаровича, даже и академика Л. А Орбели — пока ему не дали отдѣльную лабораторію. Академикъ И. Ю. Крачковскій изъ собственныхъ средствъ платилъ, заработную плату своимъ сотрудникамъ, когда занятія древними восточными языками были объявлены реакціонными. Ну, а кто были первыми русскими интеллигентами? Если бы Владиміръ Мономахъ не писалъ свое «Поученіе» преимущественно для князей, то совѣстливость его и знаніе пяти языковъ могли бы стать основаніемъ для причисленія его къ первымъ русскимъ интеллигентамъ. Но поведеніе его не всегда соотвѣтствовало вѣчнымъ и всеобщимъ правиламъ морали. Совѣсть его была ограничена княжескими заботами. Въ сущности, первымъ интеллигентомъ на Руси былъ въ концѣ XV — началѣ XVI вѣка Максимъ Грекъ — человѣкъ итальянской и греческой образованности, до своего монашества носившій имя Михаила Триволиса и принадлежавшій къ ученому кругу Альда Мануція. Въ Россіи онъ подвергался гоненіямъ, находился въ заключеніи и былъ причисленъ къ лику преподобныхъ только послѣ своей смерти. Своею жизнью на Руси онъ прочертилъ какъ бы путь многихъ и многихъ интеллигентовъ. Князь Андрей Курбскій былъ бы интеллигентомъ, если бы онъ, будучи военачальникомъ, не «отъѣхалъ» отъ Ивана Грознаго. Какъ князь онъ имѣлъ право выбирать своего сюзерена, но какъ воинъ, командующій войсками, онъ бѣжалъ не по совѣсти. Не было на Руси подлинныхъ интеллигентовъ и въ XVII вѣкѣ. Были люди образованные и по европейскимъ мѣркамъ. Но высокой русской интеллигенціи новаго времени въ древней Руси еще не было. Безсмысленно задаваться вопросомъ — была ли культура Руси до Петра «отсталой» или не отсталой, высокой или невысокой. Нелѣпо сравнивать культуры «по росту» — кто выше, а кто ниже. Русь, создавшая замечательное зодчество (къ тому же чрезвычайно разнообразное по своимъ стилевымъ особенностямъ), высокую хоровую музыку, красивѣйшую церковную обрядность, сохранившую цѣннѣйшіе реликты религіозной древности, прославленныя фрески и иконы, но не знавшая университетской науки, представляла собой просто особый типъ культуры съ высокой религіозной и художественной практикой. Неправильно думать, что интеллигенція появилась непосредственно послѣ перехода Россіи на позиціи западноевропейской (европейской она была всегда) культуры. При Петрѣ не было интеллигенціи. Для ея образованія нужно было соединеніе университетскихъ знаній со свободнымъ мышленіемъ и свободнымъ мировоззрѣнческимъ поведеніемъ. Петръ опасался появленія независимыхъ людей. Онъ какъ бы предчувствовалъ ихъ опасность для государства, онъ избѣгалъ встрѣчъ съ западноевропейскими мыслителями. Во время своихъ поѣздокъ и пребыванія въ Западной Европѣ его интересовали прежде всего «профессіоналы»: государственные дѣятели, военные, строители, моряки и рабочій людъ — шкиперы, плотники, корабельщики, то-есть всѣ тѣ, кто могъ осуществлять его идеи, а не создавать ихъ. Поэтому, можетъ быть, у Петра лучше всего отношенія складывались съ архитекторами средняго таланта и не сложились они съ Леблономъ, предложившимъ свой планъ строительства Петербурга. Можетъ быть, Петръ былъ и правъ. Изучая его указанія, сопровождавшіяся иногда мелкими набросками, нельзя не удивляться самостоятельности его градостроительной концепціи. Среди талантливыхъ и энергичныхъ практиковъ Петръ чувствовалъ себя свободнѣе, чѣмъ среди теоретиковъ и мыслителей. Европа торжествовала при Петрѣ въ Россіи потому, что въ какой-то мѣрѣ Петру удалось возстановить тотъ путь «изъ Варягъ въ Греки» и построить у его начала Петербургъ, который былъ прерванъ въ Россіи татаро-монгольскимъ игомъ. Именно это иго установило непроходимую стену съ Западомъ, но не установило прочныхъ культурныхъ связей съ Востокомъ, хотя русскій государь принялъ подъ свой скипетръ на равныхъ основаніяхъ Казанское и Астраханское царства, признавъ ихъ князей и вельможъ. Петръ возстановилъ связи [Россіи] съ Европой, но попутно лишилъ ее [(Россію)] земскихъ соборовъ, упразднилъ патріаршество и еще болѣе закрѣпостилъ крестьянъ. Для Россіи всегда была основной проблема Сѣвера и Юга, а не Запада и Востока, даже въ ея Балканскихъ, Кавказскихъ или Туркестанскихъ войнахъ. Защита христіанства была для Россіи и защитой европейскихъ принциповъ культуры: личностной, персонифицированной, интеллектуально свободной. Поэтому-то русская интеллигенція съ такимъ восторгомъ воспринимала освобожденіе христіанскихъ народовъ на Балканахъ и сама подвергалась гоненіямъ за эти же самые европейскіе принципы. Первые настоящіе, типично русскіе интеллигенты появились въ концѣ XVIII — началѣ XIX вѣка: Сумароковъ, Новиковъ, Радищевъ, Карамзинъ. Къ нимъ нельзя отнести даже Державина — слишкомъ онъ зависѣлъ отъ власти. Пушкинъ несомнѣнный интеллигентъ. Онъ не получалъ золотыхъ табакерокъ и хотя жилъ въ основномъ отъ гонораровъ, но въ своемъ творчествѣ не зависѣлъ отъ нихъ Онъ шелъ свободной дорогой и «жилъ одинъ». Какъ нѣкое духовное сообщество интеллигенція заявила о себѣ 14 декабря 1825 года на площади Петровой. Возстаніе декабристовъ знаменовало собой появленіе большого числа духовно свободныхъ людей. Декабристы выступили противъ своихъ сословныхъ интересовъ и интересовъ профессіональныхъ (военныхъ въ томъ числѣ). Они дѣйствовали по веленію совѣсти, а ихъ «тайные союзы» не Обязывали ихъ слѣдовать какой-то «партійной линіи». Въ то же время терроризмъ, зародившійся въ Россіи, и «профессіональные революціонеры», всѣ эти Ткачевы и Нечаевы (а можетъ быть, и Чернышевскіе?), были глубоко антіинтеллигентскими личностями. Не интеллигенты были и тѣ, кто становился на колѣни передъ «народомъ» или «рабочимъ классомъ», не принадлежа ни къ тому, ни къ другому. Напротивъ, самъ рабочій, обладая достаточно, высокимъ профессіональнымъ и непрофессіональнымъ кругозоромъ и природной совѣстливостью (а такихъ было немало до той поры, пока именемъ «рабочаго класса» не стали твориться преступленія), могъ приближаться къ тому, что мы называемъ общей интеллигентностью. Но вернемся къ нашему времени. Усиленная духовная активность интеллигенціи пришлась на первое десятилетіе совѣтской власти. Именно въ это десятилетіе репрессіи были въ первую очередь направлены противъ интеллигенціи. Въ послѣдующіе тридцатые годы репрессіи были не только противъ интеллигенціи (противъ нея они были всегда), но и противъ крестьянства, ибо крестьянство, которое сейчасъ принято называть «безграмотнымъ», обладало своей тысячелетней культурой. Духовенство, городское и сельское, отдѣльные представители котораго еще до революціи проявляли себя какъ интеллигенты (отецъ Павелъ Флоренскій), снова выдѣлило изъ своей среды рядъ замѣчательныхъ представителей интеллигенціи ([отецъ] Сергій Булгаковъ, Викторинъ Добронравовъ, Александръ Ельчаниновъ и другіе). Итакъ, большинство русской интеллигенціи не запятнало себя отступничествомъ. Я могъ бы назвать десятки именъ людей, которые честно прожили свою жизнь и не нуждаются въ оправданіи себя тѣмъ, что «мы такъ вѣрили», «мы такъ считали», «такое было время», «всѣ такъ дѣлали», «мы тогда еще не понимали», «мы были подъ наркозомъ» и пр. Эти люди исключаютъ себя изъ числа интеллигентныхъ, обязанностью которыхъ всегда было и остается: знать, понимать, сопротивляться, сохранять свою духовную самостоятельность и не участвовать во лжи. Не буду приводить фамиліи всѣхъ тѣхъ самозваныхъ интеллигентовъ, участіе которыхъ въ различнаго рода кампаніяхъ и проработкахъ съ самаго начала не было случайностью. Ихъ было много, но винить из-за нихъ всю русскую интеллигенцію, противъ которой всѣ семьдесятъ лѣтъ были направлены репрессіи, никакъ нельзя. Къ тому же, не было бы старой интеллигенціи, не было бы и диссидентовъ помоложе. Интеллигенція все это время была главнымъ врагомъ совѣтской власти, такъ какъ была независима. Годы борьбы государства съ интеллигенціей были одновременно годами, когда въ офиціальномъ языкѣ исчезли понятія чести, совѣсти, человѣческаго достоинства, вѣрности своимъ принципамъ, правдивости, безпристрастности, порядочности, благородства. Репутація человѣка была подмѣнена характеристиками «треугольниковъ», въ которыхъ всѣ эти понятія и представленія начисто отсутствовали, а понятіе же интеллигентности было сведено къ понятію профессіи умственнаго труда. Неуваженіе къ интеллигенціи — это и нынче неуваженіе къ памяти тысячъ и тысячъ людей, которые мужественно вели себя на допросахъ и подъ пытками, остававшихся честными въ лагеряхъ и ссылкахъ, во время гоненій на тѣ или иные направленія въ наукѣ. Въ будущемъ, когда станутъ публиковаться отдѣльныя дѣла Ч.К., О.Г.П.У. или К.Г.Б., опять-таки слѣдуетъ имѣть въ въ виду; что въ протоколы слѣдствій заносились только тѣ матеріалы, которыя подтверждали заранѣе составленную слѣдователемъ версію. Безслѣдно исчезали изъ дѣлъ тѣ, кто «помогъ слѣдствію» или давалъ предварительныя матеріалы для ареста — агентурныя данныя. Изъ дѣлъ исчезли всѣ проявленія мужества подслѣдственныхъ. Арестованныхъ не освобождали: «Органы зря не берутъ!» Эта мысль укрѣплялась съ годами все сильнѣе. Поэтому и нынче публиковать «дѣла» слѣдуетъ только съ комментаріями — на научной основѣ. Интересно, какъ выслушивали интеллигентные люди свои приговоры. Позволю себѣ привести и еще нѣкоторыя воспоминанія. Это было въ 1928 году, примѣрно въ началѣ октября. Насъ всѣхъ по дѣлу студенческаго кружка «Космическая Академія наукъ» и Братство Серафима Саровскаго вызвали къ начальнику тюрьмы (Д.П.З. — Домъ предварительнаго заключенія на Шпалерной улицѣ въ Ленинградѣ). Начальникъ съ важнымъ и крайнѣ мрачнымъ видомъ сидѣлъ насупившись, а мы всѣ стояли. Впереди стоялъ Игорь Евгеньевичъ Аничковъ, получившій воспитаніе за границей и бывшій типичнымъ представителемъ старой русской интеллигенціи. Загробнымъ голосомъ начальникъ объявилъ: «Выслушайте приговоръ». Отлично помню, что слово «приговоръ» онъ произнесъ съ правильнымъ удареніемъ на послѣднемъ слогѣ. Затѣмъ медленно и важно онъ сталъ читать этотъ самый приговоръ неизвѣстно чѣй, ибо суда не было. Все это время Игорь Евгеньевичъ стоялъ со скучающимъ видомъ. Едва начальникъ закончилъ чтеніе, Игорь Евгеньевичъ небрежно спросил: «Это все? Мы можемъ идти?» И не дожидаясь отвѣта, двинулся къ выходу. Мы всѣ тронулись за нимъ мимо растерявшихся конвоировъ. Это было великолѣпно. Черта, опредѣлявшая характеръ русской интеллигенціи,— это отвращеніе къ деспотизму, воспитала въ ней стойкость и чувство собственнаго достоинства. Ну, а что же: интеллигенція — это западное явленіе или восточное? Отвѣтъ на этотъ вопросъ лежитъ въ томъ, признае́мъ ли мы Россію Западомъ или Востокомъ. Одинъ изъ главныхъ столповъ интеллигентности — характеръ образованности. Для русской интеллигентности образованность была всегда чисто западнаго типа. Если Россія — это Востокъ или даже Евразія, то западноевропейскій характеръ ея образованности позволяетъ легко оторвать интеллигенцію отъ народа, оправдать въ извѣстной мѣрѣ отрицательное отношеніе къ ней господствовавшаго въ Россіи слоя полуинтеллигенціи, полуобразованцевъ и образованцевъ. И не поэтому ли, не изъ желанія ли оторвать одно отъ другого, Евразійство за послѣдніе годы пріобрѣтаетъ у насъ мракобѣсный, черный характеръ? На самомъ же дѣлѣ Россія — это никакая не Евразія. Если смотрѣть на Россію съ Запада, то она, конечно, лежитъ между Западомъ и Востокомъ. Но это чисто географическая точка зрѣнія, я бы даже сказалъ — «картографическая». Ибо Западъ отъ Востока отдѣляетъ разность культуръ, а не условная граница, проведенная по картѣ. Россія — несомнѣнная Европа по религіи и культурѣ. При этомъ въ культурѣ ея не найти рѣзкихъ различій между западнымъ Петербургомъ и восточнымъ Владивостокомъ. Россія по своей культурѣ отличается отъ странъ Запада не больше, чѣмъ всѣ они различаются между собой: Англія отъ Франціи или Голландія отъ Швейцаріи. Въ Европѣ много культуръ. Главная связующая среда Россіи съ Западомъ — это, конечно, интеллигенція, хотя и не одна она. Для Россіи проблема «Востокъ — Западъ» играетъ меньшую роль, чѣмъ связи «Югъ — Сѣверъ». На это, кажется, никто не обращалъ особаго вниманія, но это именно такъ. Взгляните все на ту же карту Европы, въ частности — Восточной Европы. Замѣтьте: основными путями сообщенія въ теченіе долгаго времени были рѣки, въ основномъ текущіе по меридіональнымъ направленіямъ: съ сѣвера на югъ или съ юга на сѣверъ. Они связываютъ между собой бассейны Балтійскаго и Чернаго морей въ конечномъ счетѣ со Средиземноморьемъ. Путь «изъ Варягъ въ Греки» (я пишу ихъ съ большой буквы, такъ какъ Варяги и Греки — это не народы, а страны) былъ главнымъ торговымъ путемъ, путемъ и военнымъ и распространенія культуры. Авторъ «Повѣсти временныхъ лѣтъ» XI вѣка именно такъ и описываетъ географическіе предѣлы Руси, начиная съ водораздѣла, «Оковскаго лѣса», и по направленію рѣкъ, берущихъ тамъ свое начало: какіе рѣки текутъ въ какое морѣ. Границъ нѣтъ — есть направленія теченія рѣкъ. Русь имѣла два равноправныхъ центра на этихъ путяхъ — Новгородъ и Кіевъ. Съ Сѣвера по этому пути приходили по найму и приглашенію варяги. На Сѣверѣ обосновались Рюриковичи, спустившіеся на Югъ къ Кіеву и осѣвшіе какъ государственная сила по всему пути отъ Ладоги до Херсонеса. Съ Юга изъ Византіи съ помощью болгарскаго посредства пришла духовная культура, европейская религія христіанства, связавшая тѣсными узами Русь съ Западной Европой. Если опредѣлять культуру Руси какъ соединяющую главныя культуры Европы Х— ХІІ вѣковъ, то ее слѣдуетъ опредѣлять какъ Скандовизантію, а не какъ Евразію. Кочевники Востока и южныхъ степей Руси очень мало внесли въ созданіе Руси, даже когда осѣдали въ предѣлахъ русскихъ княжествъ въ качествѣ наемной военной силы. Русскіе смѣшивались прежде всего съ финно-угорскими народами, вмѣстѣ съ которыми, по легендѣ, они призывали братьевъ Рюрика, Синеуса и Трувора. (См. въ «Повѣсти временныхъ лѣтъ» подъ 862 годомъ: «Реша (сказали.— Д. Л.) руси, чюдь (будущіе эстонцы. — Д. Л.), словени и кривичи и весь (вепсы, финно-угорское племя. — Д. Л.): „Земля наша велика и обилна, а наряда (государственной организаціи. — Д. Д.) въ ней нѣтъ. Да пойдете княжить и володѣти нами”». И далѣе: «И по тѣмъ городомъ суть находници (пришельцы) варязи, а перьвіи насельници въ Новѣгородѣ словене, въ Полотьски кривичи (славянское племя. — Д. Д.), въ Ростовѣ меря (финно-угорское племя. — Д. Л.), въ Бѣле-озерѣ весь, въ Муромѣ мурома (финно-угорское племя. — Д. Л.); и тѣми всѣми обладаше Рюрикъ».) Характерно, что всѣ восточные сюжеты, которые есть въ древней русской литературѣ, пришли къ намъ съ Юга черезъ греческое посредство или съ Запада. Культурныя связи съ Востокомъ были крайне ограничены, и только съ XVI века появляются восточные мотивы въ нашемъ орнаментѣ. Полоцкъ, будущій центръ Бѣлоруссіи, тоже возникъ на рѣчныхъ торговыхъ путяхъ. Всѣ три столицы — Новгородъ, Кіевъ и Полоцкъ имѣли своими храмами храмы Софіи — «Премудрости Божьей». Ими промыслительно знаменовалось культурное единство трехъ восточнославянскихъ народовъ. Только жесточайшѣе татаро-монгольское нашествіе, преуменьшать разрушительныя послѣдствія котораго можно въ силу желанія во что бы то ни стало связать насъ съ Востокомъ, смогло уничтожить это единство Руси, скрѣпленное храмами Софіи — символами мудрости міроустройства въ его единствѣ. Все это вовсе не значитъ, будто Россія неизмѣнно имѣла союзниковъ на Западѣ и противниковъ на Востокѣ, исторія этого никакъ не подтверждаетъ, но вѣдь и рѣчь идетъ вовсе не о военныхъ союзахъ, а объ истокахъ русской національной культуры. Истоки эти у Россіи и Востока разные, это такъ, но это вовсе не отрицаетъ, а скорѣе обуславливаетъ сегодняшнюю необходимость взаимопониманія и взаимопомощи. Именно въ этомъ, а не въ другомъ какомъ-то смыслѣ и должна пониматься нынче идея Евразійства1)[знакъ сноски]. У каждой страны есть свой Востокъ и свой Западъ, свой Югъ и свой Сѣверъ, и то, что для одной страны Востокъ,— для ея соседей Западъ. Мирное же сосѣдство въ томъ и состоитъ, чтобы этническія границы не становились политическими «границами на замкѣ», чтобы разнообразіе никого не ущемляло, но обогащало. «Когда врагъ не сдается, его уничтожаютъ!» — сказалъ Горькій. Однажды это высказываніе стало предсказаніемъ — это фактъ, однако неужели же оно дѣйствуетъ и по наше время? Вѣдь и въ наше время одна національная интеллигенція изничтожаетъ другую, въ иныхъ случаяхъ — съ оружіемъ въ рукахъ, и въ наше время интеллигенція подвергается осмѣянію и уничтоженію, и съ чьей же стороны? Со стороны другой части интеллигенціи, а если такъ, это значитъ, что та, «другая», часть необоснованно присвоила себѣ само опредѣленіе «интеллигенція». Дискуссіи, разное видѣніе міра и его будущаго, конечно же, свойственны интеллигенціи, но взаимное уничтоженіе привнесено въ ея среду тѣмъ же Горькимъ, тѣми же полузнайками и «образованцами», не говоря ужъ о Ч.К.-Г.П.У.-Н.К.В.Д.-К.Г.Б. Такъ неужели и нынче всю тяжесть бремени, всѣ историческія задачи, возложенныя на интеллигенцію, она можетъ рѣшить только путемъ безконечныхъ распрей и взаимнаго озлобленія, выводящимъ ее за предѣлы интеллигентности, въ то время какъ вся исторія культуры, равно какъ и совсѣмъ недавній нашъ практическій опытъ, подсказываетъ намъ совершенно иной, противоположный путь? И неужели мы станемъ по-прежнему, «по-большевистски», недооцѣнивать интеллигенцію и ея роль въ жизни нашихъ народовъ? [текстъ сноски]1) Я писалъ положительные отзывы на рукописи талантливѣйшаго историка-фантаста евразійца Л. Н. Гумилева, писалъ предисловія къ его книгамъ, помогалъ въ защитѣ диссертаціи. Но все это не потому, что соглашался съ нимъ, а для того, чтобы его печатали. Онъ (да и я тоже) былъ не въ чести, но со мной, по крайней мѣрѣ, считались, вотъ я и полагалъ своимъ долгомъ ему помочь не потому, что былъ съ нимъ согласенъ, а чтобы онъ имѣлъ возможность высказать свою точку зрѣнія, скрѣплявшую культурно разные народы нашей страны. При использованіи матеріаловъ сайта ссылка на сайтъ arhivarij.narod.ru - обязательна. |